История
С той поры прошло три года, Харитоныч вырос в бочке,
Хуй стоял как столб фонарный – хуле: жрать цемент три года…
«Разъебу!» - кричал сынишка, колотя по бочке хуем,
Хрясь – и бочка развалилась, выпустив семью на волю.
«Нихуя себе, приплыли…» - огляделся Харитоныч,
Оттирая хуй травою от молдавского цемента.
Тут он смотрит – на пригорке бомж какой-то девку дрючит.
"Ах ты пидор неподмытый! Я сильней хочу ебаться!"
Крикнул зычно Харитоныч, доставая хуй из бочки,
И, вздрочнув, раствором аццким (пять песка, одна цемента,
Все замешано на сперме) сбил бомжа, как сербы "стеллса".
Подбежал к пелотке голой, отоварил хуем по лбу,
Чтоб ебло не срисовала, и ментам не заявила,
И давай ебать натужно он бесчувственное тело.
Натолкал за щёку девке, промеж сисек хуй подвигал,
Мощно кончил ей в подмышку, отчего она очнулась.
Подняла глаза косые, заценила хуй метровый,
Улыбнулась похотливо, обнажив четыре зуба,
Да и те – насквозь гнилые, и представилась: «Катюша»…
Папа Кати слыл в Бобруйске невъебенным олигархом,
И единственной проблемой стала дочка-потаскуха.
Чтоб пристроить своё чадо, олигарх рекламу вешал
«Кто возьмёт паскуду замуж – дам тому коттедж в Барвихе,
Мерседес почти что новый, тридцать три вагона денег,
Миллион галлонов нефти и пакеты для блевоты!»
Но никто не отзывался на такое предложенье.
Чем ввергал папашу в ярость, и в запои на недели.
Емельян же Харитоныч согласился б и без денег,
Лишь бы в Катином приданом были рот, пизда и жопа …
А уж за такие блага парень быстро расстарался,
Хуй прикинул быстро к носу, и женился на Катюше.
И папаша им на свадьбу отвалил бабла немало,
И на свадьбе очень рвался зятю хуй облобызать он
Называл его Спаситель, целовал ему ботинки,
Харитоныч соглашался, и поблёвывал в пакет.
Через год у Емельяна было всё, о чём мечтал он:
Дом в Барвихе, нефть, машина, унитазы золотые,
Жопу вытирал мехами: чернобуркой и шиншиллой,
Одного ему хотелось – встретить папу Харитона,
Емельяну мать сказала, что батяня – пёс паскудный,
И пошёл ваще он нахуй, ебанутая скотина!
Ишь, придумал развлекуху – в бочке жрать цемент три года!
И еще блядь, уклоняясь от уплаты алиментов,
Там живет, небось, не тужит, да ебет бабье в сортире ...
Емельян внимал старушке, грустно кушая омаров,
Ну а сам всё думы думал, как папашку повидать…
Тут оказия случилась: забрели в Бобруйск уроды,
По домам ходили, сцуки, продавали утюги, бля,
Массажёры, яйцерезки, мясорубки и жувачки,
И случайно, иль по пьяни, к Емельяну забрели…
Емельяну скучно было, он купил три массажёра,
Помассировал свой анус, и спросил у продавцов:
«Гой еси вы, пидорасы! Вы откуда к нам явились?
Год живу тут – вас не видел. Из Пердяевки, небось?»
Гости важно отвечали: «Из Москвы мы, сам ты пидор!
И работаем мы честно на московского бандита!
Мы процент ему башляем, от продажи массажёров,
И за это Харитоша, чтоб ему, бля, суке, сдохнуть,
Нам пока не запрещает ценный бизнес развивать!»
Емельян, как то услышал, массажёр сломал в анале!
Но на всякий-який случай, у гостей переспросил:
«А не тот ли Харитоша, что в две тысячи четвёртом,
Утопил в Москве-канаве бочечку с женой и сыном?»
Согласились с Емельяном продавцы хуйни китайской:
«Было дело… Говорили, что его жена-шалава,
Наебавшись с обезьяной, негритоса родила, бля!
Харитон, конечно, резкий, но сейчас он пьёт запойно:
Говорят, в кошмарах видит он мальчишку-негритёнка,
Что стучит своей залупой по отцовскому ебалу,
И ругает громко матом Харитона-пидораса…
Год-другой – в пизду сопьётся… И накроется наш бизнес…»
Емельян за эту инфу заплатил гостям по-царски:
Дал им по четыре евро, по литровой банке нефти,
Два хвоста от чернобурки, и послал обоих нахуй.
А потом уединился, подрочил свой хуй метровый,
Как привык он делать в деццтве, когда думать было надо,
Нарядился в джинсы «Гуччи», сверху – свитер от «Версачи»,
Сел в свой Мерседес глазастый, и рванул в Москву к отцу.
От Бобруйска до столицы путь неблизкий, чтоб вы знали,
Но уже через неделю Емельян пришёл в салон,
Где работали шалавы, те что папе настучали,
И благодаря которым он три года жрал цемент.
Отъебал метровым хуем он их в рот, в пизду, и в жопу,
Ну, москвички – не Катюша. На четвёртой палке сдохли.
Емельян залупу вытер об парчовую портьеру,
И поехал к папе Харе, чтоб глаза ему открыть.
Харитон лежал в кровати, пил спиртягу через трубку,
Бледный весь, и в трупных пятнах…И, похоже, подыхал.
Емельян к нему ворвался, дав охране хуем по лбу
И вскричал Емеля зычно: «Папа! Ёптыть! Это я!
Твой сынок! Твой, бля, наследник! Нихуя я, блядь, не ниггер!
Наебали тебя, батя, злостно бляди-массажыстки
Те, кому порвал я жопы на британский нахуй флаг!
Мы с маманей щас в Бобруйске проживаем нехуёво,
Жрём омаров и креветок, норкой жопы вытираем,
Всё у нас с ней ахуенна, только рядом нет тебя…
Харитон аж проперделся от такого восхищенья!
«Сын!» - кричит, - «Ебать тя в сраку! Я уж думал, что ты сдох, бля!
Вместе с мамой-потаскухой, моей нежною супругой!
Подойди же поскорее, дай же мне тебя обнять!
Щас с тобой мы выпьем водки, и блядей закажем в баню,
Поебёмся там зачётно, и махнём к тебе в Бобруйск!»
Вот такая вышла сказка, неплохая – иль плохая,
До пизды мне, если честно, в сказке главное – мораль!
А мораль у ней такая – нихуя блядям не верьте!
А особенно москвичкам, что работают в салонах,
И дают ударно в жопу всем подряд за триста баксов!
Тут и сказочке конец, кто читал – тот молодец!
Хуй стоял как столб фонарный – хуле: жрать цемент три года…
«Разъебу!» - кричал сынишка, колотя по бочке хуем,
Хрясь – и бочка развалилась, выпустив семью на волю.
«Нихуя себе, приплыли…» - огляделся Харитоныч,
Оттирая хуй травою от молдавского цемента.
Тут он смотрит – на пригорке бомж какой-то девку дрючит.
"Ах ты пидор неподмытый! Я сильней хочу ебаться!"
Крикнул зычно Харитоныч, доставая хуй из бочки,
И, вздрочнув, раствором аццким (пять песка, одна цемента,
Все замешано на сперме) сбил бомжа, как сербы "стеллса".
Подбежал к пелотке голой, отоварил хуем по лбу,
Чтоб ебло не срисовала, и ментам не заявила,
И давай ебать натужно он бесчувственное тело.
Натолкал за щёку девке, промеж сисек хуй подвигал,
Мощно кончил ей в подмышку, отчего она очнулась.
Подняла глаза косые, заценила хуй метровый,
Улыбнулась похотливо, обнажив четыре зуба,
Да и те – насквозь гнилые, и представилась: «Катюша»…
Папа Кати слыл в Бобруйске невъебенным олигархом,
И единственной проблемой стала дочка-потаскуха.
Чтоб пристроить своё чадо, олигарх рекламу вешал
«Кто возьмёт паскуду замуж – дам тому коттедж в Барвихе,
Мерседес почти что новый, тридцать три вагона денег,
Миллион галлонов нефти и пакеты для блевоты!»
Но никто не отзывался на такое предложенье.
Чем ввергал папашу в ярость, и в запои на недели.
Емельян же Харитоныч согласился б и без денег,
Лишь бы в Катином приданом были рот, пизда и жопа …
А уж за такие блага парень быстро расстарался,
Хуй прикинул быстро к носу, и женился на Катюше.
И папаша им на свадьбу отвалил бабла немало,
И на свадьбе очень рвался зятю хуй облобызать он
Называл его Спаситель, целовал ему ботинки,
Харитоныч соглашался, и поблёвывал в пакет.
Через год у Емельяна было всё, о чём мечтал он:
Дом в Барвихе, нефть, машина, унитазы золотые,
Жопу вытирал мехами: чернобуркой и шиншиллой,
Одного ему хотелось – встретить папу Харитона,
Емельяну мать сказала, что батяня – пёс паскудный,
И пошёл ваще он нахуй, ебанутая скотина!
Ишь, придумал развлекуху – в бочке жрать цемент три года!
И еще блядь, уклоняясь от уплаты алиментов,
Там живет, небось, не тужит, да ебет бабье в сортире ...
Емельян внимал старушке, грустно кушая омаров,
Ну а сам всё думы думал, как папашку повидать…
Тут оказия случилась: забрели в Бобруйск уроды,
По домам ходили, сцуки, продавали утюги, бля,
Массажёры, яйцерезки, мясорубки и жувачки,
И случайно, иль по пьяни, к Емельяну забрели…
Емельяну скучно было, он купил три массажёра,
Помассировал свой анус, и спросил у продавцов:
«Гой еси вы, пидорасы! Вы откуда к нам явились?
Год живу тут – вас не видел. Из Пердяевки, небось?»
Гости важно отвечали: «Из Москвы мы, сам ты пидор!
И работаем мы честно на московского бандита!
Мы процент ему башляем, от продажи массажёров,
И за это Харитоша, чтоб ему, бля, суке, сдохнуть,
Нам пока не запрещает ценный бизнес развивать!»
Емельян, как то услышал, массажёр сломал в анале!
Но на всякий-який случай, у гостей переспросил:
«А не тот ли Харитоша, что в две тысячи четвёртом,
Утопил в Москве-канаве бочечку с женой и сыном?»
Согласились с Емельяном продавцы хуйни китайской:
«Было дело… Говорили, что его жена-шалава,
Наебавшись с обезьяной, негритоса родила, бля!
Харитон, конечно, резкий, но сейчас он пьёт запойно:
Говорят, в кошмарах видит он мальчишку-негритёнка,
Что стучит своей залупой по отцовскому ебалу,
И ругает громко матом Харитона-пидораса…
Год-другой – в пизду сопьётся… И накроется наш бизнес…»
Емельян за эту инфу заплатил гостям по-царски:
Дал им по четыре евро, по литровой банке нефти,
Два хвоста от чернобурки, и послал обоих нахуй.
А потом уединился, подрочил свой хуй метровый,
Как привык он делать в деццтве, когда думать было надо,
Нарядился в джинсы «Гуччи», сверху – свитер от «Версачи»,
Сел в свой Мерседес глазастый, и рванул в Москву к отцу.
От Бобруйска до столицы путь неблизкий, чтоб вы знали,
Но уже через неделю Емельян пришёл в салон,
Где работали шалавы, те что папе настучали,
И благодаря которым он три года жрал цемент.
Отъебал метровым хуем он их в рот, в пизду, и в жопу,
Ну, москвички – не Катюша. На четвёртой палке сдохли.
Емельян залупу вытер об парчовую портьеру,
И поехал к папе Харе, чтоб глаза ему открыть.
Харитон лежал в кровати, пил спиртягу через трубку,
Бледный весь, и в трупных пятнах…И, похоже, подыхал.
Емельян к нему ворвался, дав охране хуем по лбу
И вскричал Емеля зычно: «Папа! Ёптыть! Это я!
Твой сынок! Твой, бля, наследник! Нихуя я, блядь, не ниггер!
Наебали тебя, батя, злостно бляди-массажыстки
Те, кому порвал я жопы на британский нахуй флаг!
Мы с маманей щас в Бобруйске проживаем нехуёво,
Жрём омаров и креветок, норкой жопы вытираем,
Всё у нас с ней ахуенна, только рядом нет тебя…
Харитон аж проперделся от такого восхищенья!
«Сын!» - кричит, - «Ебать тя в сраку! Я уж думал, что ты сдох, бля!
Вместе с мамой-потаскухой, моей нежною супругой!
Подойди же поскорее, дай же мне тебя обнять!
Щас с тобой мы выпьем водки, и блядей закажем в баню,
Поебёмся там зачётно, и махнём к тебе в Бобруйск!»
Вот такая вышла сказка, неплохая – иль плохая,
До пизды мне, если честно, в сказке главное – мораль!
А мораль у ней такая – нихуя блядям не верьте!
А особенно москвичкам, что работают в салонах,
И дают ударно в жопу всем подряд за триста баксов!
Тут и сказочке конец, кто читал – тот молодец!
5
453
