История
Почти сутки врачи удаляли полупрозрачные розоватые хлопья, отслоившиеся от стенок его кишечника. Врачи любят называть такие операции «операциями по возвращению к жизни», но разве не смешно называть живым обездвиженный кусок мяса, завёрнутый в пропитанную выделениями простыню – его мозг мутировал в кашу раньше, чем у молодого сержанта кончилась память на мобильнике. Видеоролик длительностью в сорок четыре секунды в формате .mov, кучка розовых хлопьев и обильные бесконтрольные выделения – вот и всё, что осталось от моего знакомого.
От меня осталось не многим больше: обосранные джинсы, таз кишок и пульсирующая мысль о мести.
Наберите полный рот микстуры от кашля так, чтобы вся полость рта находилась в постоянном напряжении – чем длительнее по времени, тем лучше. Устали держать? Выплюньте микстуру и сразу залпом выпейте стакан концентрированной синтетической уксусной кислоты. Что бл#дь, ЖЖЁТСЯ? Что-то такое я чувствовал до того, как потерял сознание, а когда пришёл в себя – два мужика в белых халатах в больничных масках уже полоскали мои кишки в продолговатом эмалированном тазу.
Это называется «морская болезнь» и происходит раз в неделю. Раз в неделю какой-нибудь нервный молодой человек стоит себе как ни в чём ни бывало в очереди в аэропорту, вдруг резко хватается за живот и начинает страшно кричать, чтобы вызвали врача, что у него внутри 153 грамма героина, что он сейчас умрёт. Или скучающая девица бесцельно слоняется по платформе, курит, поправляет чёлку, закатывает глаза и оседает на пол, заходится пеной. Молодой человек – это вы, а девушка – ваша сестра. Но это вовсе не то, о чём вы думаете, становясь наркокурьером.
Всё зависит от расфасовщика. Он может упаковать героин так, что получатель будет беспомощно материться, продираясь через бесчисленные слои фольги, плёнки и латекса; а может так, что ты окочуришься на заднем сиденье маршрутки по пути на вокзал. Морская болезнь. Но это вовсе не то, о чём вы думаете, становясь наркокурьером.
В больнице говорят так: если болевой шок достаточно силён, в определённый момент все мышцы вашего организма расслабятся, в том числе сфинктер. Это приведёт к полному оправлению организма на месте. Это я об обосранных джинсах. Они – вовсе не то, о чём я тогда думал.
Когда я стоял в очереди в аэропорту, я думал о том, что любовь – это игра. Когда я почувствовал лёгкое онемение внизу живота, я думал о том, что одна из упаковок начала растворяться. Когда я стал кричать и звать на помощь, я думал о том, что у нас с Лизой один расфасовщик.
Героин был выпущен немецкой фармацевтической компанией Bayer AG как средство от воспалений и кашля. С 1925 года по 1930 год было продано 34 тонны Г. Во мне было 153 грамма Г., - этого оказалось достаточно, чтобы умертвить 5 килограмм внутренних органов. Всего осталось по чуть-чуть: кусочек пищевода, кусочек селезёнки, немного кишечника, немного почек. Капелька сердца.
Лиза – моя сестра. Когда я наблюдал, как двое врачей полощут мои кишки в тазу, я думал о мести.
В больнице говорят так: героин – это очень плохо, но его анестезирующие свойства творят чудеса – как, например, если бы вы захотели бодрствовать, когда у вас кишки наружу, а с ними проводят какие-то манипуляции. Как будто это всё не твоё и тебе совершенно нет дела, что происходит, ты отвлекаешься на заляпанные говном штаны, на окровавленные инструменты, на жёлтые пятна на потолке, ты забываешься – и в следующий раз, как очнёшься, ты весишь на пять килограмм меньше, а от пупка до паха тянется свежий хирургический шов.
В больнице говорят так: если бы упаковки растворялись не по одной, а все за раз – вас бы уже тоже было.
А, да, это – ваша сестра умерла сегодня. На Московском вокзале.
В суде говорят так: Донца Александра Сергеевича признать виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 221.1 УК РФ и назначить наказание в виде 8 (восьми) лет лишения свободы. Меру пресечения на кассационный период оставить без изменения в виде заключения под стражей. Взыскать с Донца в пользу федерального бюджета процессуальные издержки в сумме 16834 рубля.
Я думал о том, что моего расфасовщика зовут Саша, как и меня. Я думал о том, что он ездит на красном саабе 89-го года. Я думал о том, что он живёт в городе Санкт-Петербурге на улице Дыбенко, в доме напротив бара «Ирина», второй подъезд, первый этаж, квартира... направо... или налево? кажется, налево… Или прямо? Первый этаж точно... Я думал о том, что у нас с Лизой один расфасовщик. Я думал о том, как его убить, восемь лет.
Что тут скрывать – я теперь испытываю серьёзные затруднения в ситуациях необходимости применения физической силы. Скажем прямо – у меня не хватит сил, чтобы поднять пистолет. У меня не хватит сил, чтобы ударить человека ножом. Я молодой человек с неестественно впалым животом и тёмно-красным шрамом от пупка до паха.
Место, где я отбывал наказание – это не колония строгого режима. Какая нах колония – посрать без посторонней помощи не могу! Это больше похоже на стационар для кривых и убогих: здесь нет решёток, грубых измазанных раствором стен, скрипучих нар. Здесь почти всегда светло, чистые свежие простыни, каждую неделю смена белья.
Здесь отбывают наказание преступники, которые не выживают без постоянной поддержки функциональности организма. Инвалидность, ампутация, лучевая болезнь. Mental illness.
В одной камере/палате со мной находились трое: убийца четырёх человек, потерявший в перестрелке левое лёгкое и половину правого; поджигатель дачного кооператива с массовым летальным исходом, с ожогами третьей степени, частично лишившийся зрения; и старый мошенник Косач, попавший сюда благодаря феноменальному дару симуляции – он сымитировал ишемию сердца, не оставив медэкспертам ни шанса. Пожилой и сентиментальный, он часами рассказывал о знаменитых аферистах и их делах, о громких судебных процессах, о людях, которых он встречал в местах заключения, о собственных взлётах и падениях. Из всей троицы он единственный мог говорить.
Днём я слушал бесконечный трёп хитрого старика, ночью я бредил, представляя себя в аэропорту кричащим «Позвоните моей сестре, пожалуйста, отвезите её в больницу». Её выразительные карие глаза смотрят на меня, стоит только мне прикрыть свои. Я спасал только себя. Я спасён? Ещё нет.
Красный сааб, улица Дыбенко, бар «Ирина».
Первое мая – мой личный праздник. Во-первых, это день рождения моего отца. Во-вторых, в семь утра первого мая две тысячи пятого года истёк срок моего заключения. В семь ноль пять я покрывался холодным потом, вдыхал воздух свободы редуцированными бронхами и думал о мести.
Через выходные я вылетел в Санкт-Петербург. Восемь лет я просто лежал, слушал и бредил. Государство платит тебе, если ты шьёшь телогрейки, вытачиваешь детали, клеишь гребучие коробочки. Но если ты готов восемь лет слушать одинокого старика, он может устроить тебе умеренную ссуду – в Москве или Питере нужно зайти по определённым адресам и передать весточку – кусок картона с неразборчивыми каракулями. Когда мы прощались, я чувствовал, как он не хочет, чтобы я теперь исчез. Косач протянул мне кусок картона, назвал улицу, дом и квартиру. «Тебе дадут денег» - это всё, что он сказал.
В Питере я снял комнату в доме, где когда-то был бар «Ирина». Теперь там бар «Феликс» - same shit through years. Неделю я сидел в «Феликсе» с открытия до закрытия, ожидая появления красного сааба, паркующегося возле дома напротив.
Глупец. Восемь лет. Как можно быть таким наивным?! Люди меняют автомобили, переезжают, умирают, наконец, а я тупо сижу и смотрю в окно – всё, чему я научился за восемь лет. Сидеть и ждать.
Ищущий да обрящет или чо там.
Он зашёл в «Феликс» на десятый день, вернее, вечер. Короткая коричневая кожаная куртка, джинсы, чёрные остроносые туфли. Длинные волосы в хвост, бандерас ты бл#дь! Я откровенно пялюсь на него. Вряд ли ему удастся меня вычислить – некогда горящие глаза утопли в чёрных колодцах глазниц, впалые щёки отдают болезненной синевой, я выгляжу, как скелет с матовым чулком кожи в обтяжку. Впрочем, он тоже сильно изменился, поборовел. Даже странно, что я его узнал...
Горькое тепло разлилось по телу; чувствую, как начинаю потеть, пока он возится у стойки со своим телефоном. Покупает сигареты. Бросает деньги на стойку, сдачи не ждёт, выходит. Садится в машину – бежевый рено лагуна – заводится.
Кажется, пора. Вернее – поздно.
Стекаю с заднего сиденья такси. Водитель нервно косится на меня, наверное, решил, что я только вставился, или что я пустой.
- Бабло-то есть у тебя?
Нормально, нормально всё. Всё будет нормально. Водитель успокаивается; его легко понять – геморы никому не нужны. Сосредотачивается на бежевом рено. Надо будет отдать ему оставшиеся деньги.
Рено паркуется у здания бывшего театра. На стене горит «нашистское» ЗДЕСЬ ПРОДАЮТ НАРКОТИКИ. Бедные дурачки – теперь одуревшие от скуки тинейджеры точно знают, где разжиться химией.
О главном.
Косач рассказывал мне, как в Сайгоне был убит один наркобарон. Живущий за двухметровым забором, передвигающийся на бронированном роллс-ройсе, круглосуточно окружённый охраной – он долгое время оставался неприступен для своих убийц, пока те не додумались, как убрать его тихо, быстро и наверняка, да ещё сделать так, чтобы это походило на передозировку.
Обыкновенное бесцветное стекло. Растолчите его на крупицы – и вы получите белый порошок. Нанесите его, скажем, на тыльную сторону ладони и слегка вотрите порошок в кожу. Наркобарон этот порошок вдохнул и умер в течение сорока секунд.
Надо будет посмотреть, сколько памяти осталось у меня в мобильнике.
Сижу на диване у колонны, за ней – столик, за столиком – он; аккуратно разминаю пакетик с толчёным стеклом. Каждый раз, когда он поворачивает свою холёную морду в мою сторону, я вижу Лизу на перроне Московского вокзала. Последние несколько месяцев я постоянно вижу её там одну, с закрытыми глазами, беззвучно сползающую по стене. Она никогда не жаловалась, никогда не показывала, что ей больно. Что я её обидел.
Он не сможет закричать. Стеклянный порошок осядет по всей слизистой носоглотки, трахее, бронхам. С каждым вдохом тысячи маленьких осколков будут терзать его грёбаные внутренности. Горло станет разбухать и кровоточить, стремительно затрудняя дыхание. Либо очередным всхлипом порошок порвёт нежные стенки лёгких, либо он захлебнётся кровью.
В общем, солидный приход.
Нерешительно привстаёт, поглядывая по сторонам. Да, он идёт в туалет. Дрожащими руками перекладываю пакетик во внутренний карман пиджака – и успокаиваюсь. Кажется, я даже улыбаюсь. Кажется, всё получится.
Он расстёгивается у писсуара, я запираюсь в кабинке и напряжённо вслушиваюсь. Что-то он не начинает – застеснялся, а может... Ничего не слышно. Ничего.
Он, что, УШЁЛ?
Характерное умеренное журчание и шумный выдох возвращают меня в состояние готовности. Шум слива. Лиза, пожелай мне удачи.
Распахиваю кабинку и шумно втягиваю ноздрями воздух.
- Дружище, - не глядя в его сторону, - не подловчишь? Есть визитка или чо там?
В правой руке пакетик с толчёным стеклом.
- Приятель, подсоби – угощу.
Дверь туалета раскрывается, набриолиненный юнец мажет по нам расширенными зрачками, многозначительно кивает и удаляется.
И тут ОН достает кошелёк, визитку и слимкейс от компакт-диска.
Всё происходит в считанные секунды. Аккуратные дорожки вызывающе смотрят на нас с нагревшейся от моих ладоней пластмассы. Сворачиваю купюру в тугую трубочку, протягиваю.
- Давай.
И он вновь замирает, глядя на меня.
- Слушай, а мы раньше не встречались?
- НЕТ, - он раскусит меня, слишком ледяно сказано! – вряд ли, дружище. Он смотрит то на толчёное стекло, то на меня.
- Вспомнил! – восклицает он и меня окутывает ужас.
- В «Феликсе» сегодня. Кстати, я пи#дец как плохо выгляжу, мне бы стоило подвязывать с этим дерьмом. Ты прав, чувак. Ладно, давай.
Он приставляет трубочку к ноздре. На позицию. Внимание! ВДОХ!
Он успевает протянуть мне руку:
- Владислав... – и выпучивает глаза. Белки наливаются красным, хватается за горло. Достаю телефон, включаю видеозапись.
Ты узнаёшь меня? ТЕПЕРЬ ты меня узнаёшь?? Восемь лет, мразь, я ждал этого момента. Ублюдок, сука. ДЫШИ! ДЫШИ БЛ#ДИНА! Сука ты бл#дь. Сдохни. Сдохни.
- Якхха... – лающе кашляет кровью на белую плитку, - я неххрр...
– Что? ЧТООО? Говори громче, я не слышу! Крови с него что со свиньи – хлещет отовсюду: изо рта, носа, из глаз, ушей. Ты перемазал свою визитку, приятель.
На тёмно-синей карточке белым тиснением выведено:
ЗАО НК «РОЯЛ ОЙЛС»
Раздольский Владислав Николаевич
директор по развитию новых проектов
член правления
107570, Санкт-Петербург, Жуков пер., 9, тел. +7 912 909 28 96
факс: (812) 533 28 09, e-mail: razdolski@roil.ru
Я вижу себя в аэропорту, кричащим «Позвоните моей сестре, пожалуйста, отвезите её в больницу».
Кого я обманываю? Я всегда спасал только себя.
Я спасен? Уже нет.
***
Сегодня - третий день, как мы не разговариваем.
Я застыл у порога её комнаты в смятении. Мы почти никогда не ссоримся. Три дня назад я накричал на неё из-за какой-то ерунды. Под обломками отходняка срываешься на самых близких.
- Лиза.
Молчит. Я тоже молчу, разглядывая узор на линолеуме под её голыми ступнями.
- Лиза, - подхожу и тихонько кладу руки на её плечи, осторожно разворачиваю к себе. – Лиза, прости меня, пожалуйста.
Я был неправ. Я говно. Эти простые слова всегда застревают на полпути.
- Скажи, что ты меня прощаешь.
Я говорю очень тихо, почти шёпотом. Она медленно расслабляется в моих руках.
- Не сердись на меня.
Мы стоим, обнявшись.
Источник: ЯП © Stormbringer
0
790