О принципиальной недостижимости идеалов

В китайском чае из красивой жестянки плавают листья, ветки и щепки.
Не тонут, что ещё раз доказывает превосходство удельного веса воды над удельным же весом древесины.
Чай прекрасный, но я не люблю целлюлозу.
Отсортировала: листья отдельно, пиломатериалы – отдельно.
Теперь в чашке аккуратненько, но вкус ушёл вместе с букетом и опилками.
Поневоле приходит мысль, что в совершенстве должна быть некая червоточинка, дабы добавить этому самому совершенству колорита.

Вот, кстати.
Жил один мужчина. Скажем прямо – не образец для подражания.
И однажды чуть не помер.
Лихо затормозил в луже у светофора, обдав грязной снежной кашей с ног до головы невзрачную бабку в клетчатом пальто.
Бабке закричала, что ж ты, мол, дракон такой, творишь-то?!
В ответ мужчина охарактеризовал её как выжившую из ума черепаху, могучим русским языком посоветовал смотреть, где стоишь, и надавил на газ.
Дальше – темно.
А когда посветлело, то мужчина обнаружил себя не парящим бестелесно под потолком реанимации в ожидании открытия туннеля, как это принято, а что-то несвязно объясняющим давешней бабке.
Бабка смотрела сурово, объяснений принимать не желала и всё бубнила про дракона.
Короче говоря, помереть не помер, да и вообще – легко отделался, разве что страху натерпелся.
Казалось бы, жить и жить.
Ан нет.
Клетчатая бабка, змеюка шипучая, что ни ночь – тут как тут, в очередном кошмаре.
Только смежишь сонные вежды, на тебе – то похрапывает в кресле, то шастает по спальне, с интересом разглядывая фривольные акварельки на стенах, то руками всплёскивает и талдычит про зверя внутреннего.
Знакомые прелестницы ночью вскакивали с тревожным воплем: - Кто тут? – и продолжать знакомство отказывались категорически.
Не переехал же, забрызгал малость, так за что?!
И вот сидел мужчина вечером перед телевизором, щелкал пультом бездумно, оттягивая момент неминуемой и тягостной ночной встречи, наткнулся на известный фильм и прозрел: чтоб избавиться от старой карги, надо убить в себе дракона.
Нашёл и убил.
Сначала дракона.
Потом лису.
Затем пришла очередь гиены, удава, волка, далее по Брему и борхесовской Книге вымышленных существ.
Кролик тоже попал под раздачу.
Святость затягивает не хуже порочности.
В отчищенной от коварной фауны душе стало прозрачно и пустынно.
Лишь кроткие голубицы легко взмахивали белыми крылами и нежно ворковали о своём, о безгрешно-голубином.
Правда, гадили сильно.
Кристальность души требовала выхода, и мужчина довольно скоро задолбал соседей, сослуживцев и незнакомых граждан – он помогал им, невзирая на активное сопротивление, и до слёз обижался, когда от его помощи отказывались как в вежливой, так и не очень форме.
Он не мог сказать и слова лжи, резал правду-матку по живому, результатом чего стали три развода, одно увольнение с волчьим билетом и безобразная драка между учительницей пения Барской, электриком Мартыновым и оперативно прибывшим нарядом милиции.
С прелестницами тоже не ладилось. Даже те, кто ранее питал марьяжные надежды, не соглашались часами выслушивать высокоморально-обличительное.
Счёт переведенным через улицу бабкам пошёл на сотни, а мучительница всё равно никуда не делась, являлась каждую ночь как на работу.
Тогда мужчина взял отпуск и стал караулить на проклятом перекрёстке. И одним сереньким днём таки увидел гадину милую старушку. Бросился к ней, рефлекторно перевёл на другую сторону улицы и уже там бухнулся на колени и возопил: - Всё сделал, как ты велела! Всех в себе поубивал, и дракона, и хорька, и неопознанное хтоническое чудовище, всех друзей растерял, люди от меня шарахаются, нимб их слепит – что ж ты от меня всё не отстанешь, что ж ты мне жить не даёшь?!
- Да разве я убивать говорила? Я ж тебе, непутёвому, объяснять уже замучилась - не убивать, а приручать надо было!