О Маленьком Городе -1

По воскресеньям к бабушке приходили подруги.
Прямая как столб Фаина Павловна и одышливая старуха Окунь с нарисованными бровями.
Фаина Павловна приносила хворост, старуха Окунь печенье с корицей.
От бабушки – варенье и кусковой сахар, который полагалось колоть щипчиками.
По летнему времени чаёвничали в саду, у кустов сирени.
За забором, на своём огороде незамедлительно обнаруживалась соседка Кравчиха, вся – одно большое любопытное ухо. Кравчиху за стол не звали, а без свежих новостей что за жизнь.
– Иду мимо этих, что на углу, носом потянула, чую – она в котлеты чесноку насовала, у мужа печень, желудок, почки насквозь больные, насквозь, а она чеснок в котлеты! Видит бог, со свету сжить хочет. Дуняша, ещё чашку, – говорит старуха Окунь.
– Райка-продавщица замуж собралась, за инженера. Как думаете, инженер знает, что у неё половины зубов нету? Вишнёвого не надо, не люблю, крыжовникового положи, – говорит Фаина Павловна.
– У Симановичей простыни покрали. Ума не приложу, кто на их рваньё позарился, – сообщает старуха Окунь.
– До ночи уснуть не могла, – жалуется Фаина Павловна. – Чертковы гуляли. С песнями. За свет два месяца не плочено, а на гулянку завсегда найдётся.
– Стеша! Тебе всё слышно? – окликает бабушка Кравчиху.
– Кто вас, балаболок, слушает, я тут полю, заросло всё, нужны вы мне, пустомели! – пыхает благородным негодованием Кравчиха.
– Ну да, полет-прополет-выполоть не может, – ехидничает старуха Окунь.
– Гряды в сурепке, глянуть стыдно, а она битый час траву под забором пропалывает. Несерьёзная женщина! – припечатывает Фаина Павловна.
– Вся семья такая, пустячная, – резюмирует старуха Окунь.

В Маленьком Городе каждый взвешен и оценен, грехи предков тяжким грузом висят на потомках до седьмого колена. Кравчихе нет-нет, да и припомнят двоюродного деда, укравшего козу у тех Жихов, что в синем доме за рынком, и после разоблачения бежавшего от неминуемого позора аж в Америку. Кравчиха привычно отбрехивается, выдвигая шаткую версию о добровольном уходе козы.

У Маленького Города с тремя тысячами населения агенты по всему миру.
Проходит лет сто, ты в Ташкенте на Алайском базаре выбираешь дыню, и прямо над ухом: – У этого не бери, вчера взяла – тьфу! а не дыня! А это с тобой кто? Вон, делает вид, что сюда не смотрит. А родители знают?!
Доведись мне полететь на Марс, не сомневаюсь – сразу же после посадки из ниоткуда явится мне аптекарша Роза Сулеймановна или повариха Хотимская или возчик Иван по фамилии Коник, отряхнёт со скафандра красноватую пыль, глянет пытливо и спросит: - А ты что тут делаешь? А это кто? А мама знает?

В августе небо над Маленьким Городом выгорает до блекло-голубого.
За прудом, за Кравчихиным сараем, за магазином с конфетами, ещё дальше –- за парком – стоят облака.
Как горы на картинках в тётушкиной книжке.
В четыре года я решила, что на самом деле горы. С ущельями, крутыми тропинками, скачущими по скалам всякими там архарами и муфлонами, гнёздами орлов, со всем, чему положено быть в настоящих горах. И в общем-то, недалеко, рукой подать.
И отправилась туда, к гордым орлам, горным козлам и вершинам.
По улице, мимо магазина, через парк.
Дед поймал меня уже за речкой.
Отругали, в угол поставили, до сих пор помню белое лицо деда, бегущую навстречу растрёпанную бабушку и то, что в углу стоять скучно.
И сожаление с обидой вперемежку: оставалось-то всего-ничего, я бы дошла.

Я снов не помню, а тут приснилось и запомнилось.
Не видеоряд, а чувство – обида.
Та, давняя – что ж так рано остановили, ещё б чуть-чуть.
Я бы дошла.